Михаил Герцман: «В Коми я влюбился с первого дня»

Председатель Союза композиторов Коми – о своей юности, творчестве и отношении к республике.

Заслуженный деятель искусств, лауреат Государственных премий РФ, автор многочисленных музыкальных произведений, статей, книг, а также текстов песен Валерия Леонтьева. Сам Михаил Герцман себя называет в шутку «трёхчленом» – он член Союза композиторов, Союза писателей и Союза театральных деятелей РФ. 1 февраля председатель Союза композиторов Коми отметил 74-летие. В интервью «Первоисточнику» Михаил Львович рассказал о своём детстве, источниках вдохновения и признался в любви к республике.

– Давайте вспомним ваше детство. Когда начали увлекаться музыкой, и как поняли, что вам это интересно?

– В 7 лет меня привели в музыкальную школу, я поступил. Теперь понимаю, что это была элитная школа, при консерватории. Была конкурсная система: поступило 29 человек, а в 11 классе нас осталось семеро. Причём поначалу особо и не нравилось учиться, да и учился я плоховато. Но оказалось, что у меня хороший слух. И тот предмет, который не давался многим, сольфеджио, – у меня единственного по нему всегда была «пятёрка», поэтому не выгоняли. Предмет трудный, и там, где остальные напрягались, я, наоборот, расслаблялся: у меня это было от природы. А так я даже читать не умел лет до 12, но занимался, как все. А потом, в классе шестом, я начал сочинять музыку, и определил для себя, что больше всего хочу заниматься этим. Вот так вот дальше и пошло.

– Михаил Львович, когда вы узнали, что по распределению вас отправляют в Коми, какие были первые мысли? Что знали на тот момент о республике и Сыктывкаре?

– Город я уже умел произносить правильно, потому что в общежитии в одной комнате со мной жили два сыктывкарца. Я над ними подсмеивался: мол, как можно жить в городе с таким названием? Дело в том, что я должен был пойти в армию, поэтому мне всё равно было, куда распределят. Вначале меня распределили в Псков. Мы стояли там толпой, я поменял Псков на Новгород. Так вот мы менялись-менялись, в конце концов дошло до Владивостока. И тут кто-то подошёл, говорит: «У меня там девушка живёт, давай махнёмся». Я любезно уступил. А по Сыктывкару ко мне никто не обратился, так что я мог оказаться в другом городе. Но потом оказалось, что у меня есть заболевание – хроническое воспаление лёгких, ещё страдал с детства астмой. И меня не взяли в армию. Я на год приехал сюда, а потом... Знаете, я постепенно влюбился в эту республику, причём как-то с первого дня.

– Вы побывали во многих городах и районах Коми. А где вам понравилось больше всего, или, может, от каких-то мест остались незабываемые впечатления?

– Первая командировка была в Объячево Прилузского района. Я тогда был активно курящим, и меня поразил свежий воздух, какая там чистота, как там здорово. Возле клуба буквально в двух шагах была река – ну просто загляденье! И ко мне подошла какая-то бабушка, говорит: «Что, нравится, сынок?». Чужого в селе же сразу видно было. Я ответил: «Ой, нравится». И добавил такую фразу, чтоб обрадовать её: «Здесь так приятно, что я сюда и приеду умирать». И она мне говорит: «Приезжай скорее, милок» (смеётся). Конечно, она ничего плохого не хотела сказать: скорее всего, недопоняла меня. А так я бывал во всех городах, какие есть в республике, и очень во многих сёлах. Там в глубинке видел даже пианино, в котором хранили картошку!

– Расскажите, что вас вдохновляет на создание музыки?

– Существует такое поверье про композиторов, что увидел девушку, влюбился и посвятил ей музыку. Я учился в двух консерваториях и хорошо знаю многих композиторов: когда я спрашивал, было ли такое у них, все начинали смеяться. Я их понимал, потому что для меня также: девушка – отдельно, и музыка – это отдельно. И если уж посвятил кому-то, то посвятил уже что-то готовое.

– К чьей критике вы обязательно прислушиваетесь?

– Я всегда различаю не только что говорят, но и кто говорит. Если произведение ругает, условно говоря, вокзальная буфетчица – это одно. И, допустим, композитор Родион Щедрин скажет, что это произведение неудачное и объяснит, что именно там плохо – это другое. А так, на уровне «нра», «не нра» – это несерьёзный разговор. Но, безусловно, мнение народа для меня тоже важно. Например, на спектаклях я слышу, как аплодируют зрители, вижу, как принимают меня, сколько народу приходит. Тут мне грех жаловаться.

– Что можете сказать о третьем томе романа «Тупица»?

– У меня вот какая беда: как только сажусь за роман, возникает хороший заказ (например, на произведение для театра). У меня написано около 100 страниц третьей части. Но вот не могу сесть за него, не получается. А сама эта работа над «Тупицей» изначально вылилась оттого, что перестали интересоваться музыкой, началась перестройка, театры опустели. Кстати, с романом связана любопытная история. Перед этим был такой момент: у нас двое человек (Виктор Морозов и замечательный преподаватель-скрипач) жили одни, и они умерли. И того, и другого нашли соседи. Тема не очень приятная, но в памяти у меня это было. А я долгое время жил с сыном один, а ближе к 14 годам он уехал к маме, которая по контракту работала в Германии. Однажды я почувствовал себя плохо, закололо сердце. Перепугался, что умру и меня нескоро найдут. И решил написать сыну записку, сел за компьютер. Первые слова были такие: «Дорогой Лёва! Я учился также плохо, как и ты. В детстве я ничего не понимал...». Опомнился я часа через 4, получилось много страниц. Так начался роман. Я лёг спать и вдруг проснулся от холода. И понял, что не закрыл дверь. А на следующий день я сел продолжать роман. И за 1,5 года написал первый том, ещё за 1,5 года – второй.

– На творческий вечер к вашему 70-летию вас вкатили на сцену на инвалидной коляске. Есть ли какие-то мысли, как и где будете отмечать 75-летие? И что хотели бы в завершении интервью сказать нашим читателям?

– Недавно я придумал одну шутку: «Юбилей от похорон отличается только местоположением покойника». То есть юбиляра... А к читателям я бы хотел обратиться такими словами: «Вы меня не знаете, но вы меня ещё узнаете!». Это пожелание-угроза, но угроза приятная.