Недавно пришлось расстаться с ведущим актером нашего театра, мастером сцены, с которым мы вместе проработали десятки лет. Он играл «У Никитских ворот» блестящие главные роли — от Пети Трофимова до Гамлета… Впрочем, расстаться — слабое слово. Пришлось его выгнать. С треском!
Весь театр вздрогнул. Некоторые отказывались верить: мол, это невозможно. Мол, надо его простить. Ну выговор строгий, в конце концов, объявить. Ну по душам поговорить… Он же «наш человек». Он извинится, и то, что произошло, больше не повторится!
Всё так. Скажу больше: я обожал и обожаю этого актера. Я ценю его в творчестве, знаю его талант. Я восхищаюсь им, когда он играет на сцене. То есть когда он трезв.
Но когда он в очередной раз явился в театр пьяным вдрызг и устроил дебош в гримерных и на лестнице и затем лежал полумертвым трупом в садике недалеко от театра, откуда его притащил обратно на своих плечах случайно проходивший мимо его друг и коллега-актер, тут уже лопнуло мое и директорское терпение — ведь подобные эксцессы многократно повторялись ранее. И были беседы, и увещевания, и предупреждения — бесконечный поток… И вот — всё прахом!
Что делать? Полетели спектакли с участием нашего героя. Удар — и чувствительный! — действительно нанесен. Однако я уверен: наш репертуар будет полностью сохранен и зритель не заметит «потери бойца». У театра есть могучие резервы в труппе, которые, верю, докажут с неменьшим, а, может, и с большим блеском, что свято место (сцена наша) пусто не бывает! Смею сказать, у театра как такового есть враги внешние и внутренние. О внешних сейчас промолчим, а врагом русского театра номер один издавна можно считать актерское, а иногда, что греха таить, — режиссерское пьянство.
Я не моралист. Признаюсь, сам множество раз выпивал с друзьями-актерами на досуге и в ресторане ВТО. Бывало, и крепко. Но есть в нашей профессии, так сказать, «красная черта», через которую переступать клятвенно нельзя. Если же преступил, то есть вышел хоть раз в жизни на сцену пьяным — вон из театра, вон из профессии. Этот закон следует выполнять неукоснительно. А мы цацкаемся, мучаемся, мечемся…
Лично я после последней истории с «Гамлетом» не спал три ночи. Всё переживал: может, лучше было б оставить его в труппе, но перевести «на разовые», то есть дать возможность дальше играть, пожалеть. И тотчас вспоминался Товстоногов, который умел рубить по живому, если оно противоречило интересам театра, ибо они превыше всего.
Веры нет тому, кто может позволить себе беспредел. Пьяный актер на сцене — всё равно что пьяный хирург на операции или пьяный летчик за штурвалом. Это дичь. Нонсенс. Преступление.
Тут разговор короткий: до свиданья.
— Я сорвался. Простите! – эти слезы на нас не должны действовать. Мы простим, но злодеяние повторится. Не может не повториться, поскольку перед нами больной. Я где-то читал: «Алкоголизм — это болезнь». Да и все читали.
И тут встает главный вопрос: почему вообще русский актер пьет? Из-за чего? Откуда возникает эта сосущая душу потребность в проклятой водке у человека талантливого и к тому же нередко интеллигентного, то есть, казалось бы, умеющего управлять собой? Понимающего, что можно, а что супертабу.
Да, после спектакля, трудного, большого, тяжелого, возникает усталость, хочется расслабиться, выпить рюмку-другую для поддержания тонуса. Но, заметьте, после, а не до. И — рюмку, а не пол-литра. И — не каждый вечер. И — не каждый день.
Есть еще один аспект — социальный.
Чехов устами доктора Астрова говорит: «Видишь, я пьян. Обыкновенно я напиваюсь так один раз в месяц». И далее: «В это время у меня собственная философская система, и все вы, братцы, представляетесь мне такими букашками… микробами».
Эти слова, между прочим, любил повторять Олег Николаевич Ефремов — словно в свое оправдание, ибо знали все: он, бывало, пил по-черному. И была причина: каждодневно переживаемая боль за Родину, которую хотелось хоть немного рассвободить. Слабость? Нет. Ефремов был сильный человек — куда уж сильнее. Как, впрочем, и Высоцкий.
Эти люди — титаны и жертвы эпохи. Их духовное гражданское сопротивление «букашкам» и «микробам» нуждалось в физической подмоге, но дьявол искушал, разрушал, отвлекал этих замечательных гениальных людей в сторону от их главной дороги. Они были кристально честны и страдали от того, что их честность не всегда торжествовала. Было от чего запить!
Другое дело — наши театральные пьяницы. В любом театре России они, к сожалению, есть. И пьют они всегда от своей пустоты и нелепого эгоизма — их амбиции, видите ли, не удовлетворены, им до смерти хочется мнимой славы и прочих затейливых самоутверждений без оснований, без почвы под ногами, без истинно корневого стержня, который в театре зовется служением высшему. Талант не спасает, если личности нет. Или она мелкая и поверхностная. Тогда-то актера подстерегает тот самый беспредел и он катится в бездну, в пропасть, в пургу. Он исчезает, перестает «быть».
Можно ли его все-таки спасти? Можно. Пока еще можно. Как?
Лечиться надо. Проявить самому мужество, волю, ответственность и — зашиться. Закодироваться. Принести в театр медсправку, что прошел лечение и теперь здоров.
Только в этом случае бывший «Гамлет» сможет вернуться на свою роль. Не мы его обидели, это он нас обидел.
Впрочем, мы нашли еще один способ — секретный! — воздействовать на нашего артиста. То, что мы придумали, носит пробный характер и в силу своей студийной этики даст желанный результат. Посмотрим. Будем надеяться!
С наступающим Годом театра вас, господа!
